Мэллит поднялась, подчиняясь воле любимого, сделала несколько шагов и едва не упала. Мир покачнулся, расплываясь перед глазами. Ноги не слушались. Девушка сжала кулачки, стараясь сохранить равновесие, но удержалась на ногах только благодаря подхватившему ее Альдо.
Он был теплым. Мэллит, видимо на какой-то миг все же потеряла сознание. потому что очнулась только падая в бездонную пропасть.
- Альдо! - гогани вскрикнула, хватаясь за пустоту. Еще секунду назад она чувствовала тепло любимого, а сейчас ее окутывал лишь ужас.
Сколько продолжалось падение Мэллит не представляла. Следующим отчетливым ощущением стал обжигающий холод, буквально сковавший внутренности. Девушка инстинктивно вдохнула. Ледяная вода хлынула в легкие и Мэллит закашлялась барахтаясь и выбираясь на поверхность. Гогани еще не осознавала, что произошло. Захлебываясь, она продолжала звать любимого, пытаясь отыскать его.
Альдо не отзывался. Мокрая рубаха сковывала движения. опутывая ноги и руки. Сил оставалось все меньше и меньше. а холод предъявлял свои права. Гогани в очередной раз погрузилась в ледяную воду и в этот раз вынырнуть не получилось.

Уже давно было подмечено, чем холоднее становится Данар, тем вода в нем чище. Причина, возможно, была в первых заморозках конца осени - начала зимы, в том, что подмерзали сточные воды в канавах города, и не так загрязняли реку, как летом. Но женщины из поселения на окраине Олларии близ Данара, конечно, в причины не вникали. Они только знали, что как только подует первый студеный ветер и после ночи появится изморозь на остатках пожухлой травы и еще не перегнившей опавшей листве, как нужно будет собирать кули с накопившимся грязным бельем-тряпьем и договариваться с колченогим дядькой Фердом, чтобы за нехитрую плату погрузил все на свою скрипучую повозку и погнал кобылу к берегу, где имелся хороший спуск, удобный для стирки. Так было и сегодня с утра. Бунт не бунт, война не война, а белье само от грязи не отстирается. Кумушки полоскались в студеной воде красными от холода и работы руками и от души перемывали кости всем, от усопшего короля и вдовой королевы, до последнего служки на кухне дворца. Языками чесали от души, чтобы получить хоть какое-то удовольствие от тяжелой работы, и работа спорилась. Солнце блестело на поверхности реки, которая была холодна, но от прачек валил пар, им было жарко. Когда сплетни кончились, затянули песни. Потом вдруг раздался зычный голос одной из теток, перекрывая песню про сиротку Элизу:
- Эй, смотри-ка, смотри, рубашка уплыла! Мария, не ты ли, раззява, упустила? Достанется тебе от муженька! Лови, пока не поздно!
Стали смотреть и другие и вдруг поняли, что для уплывшей рубашки что-то слишком сильно трепыхается в воде, или кто-то... Песни прервались, часть прачек заголосили о русалках, выходцах, о черных делах, что творятся в городе и приведут, несомненно, к концу света, а девки помоложе со зрением поострее уже позвали дядьку Ферда с багром из тонкого деревца и сами стали помогать вылавливать - не русалку, нет, а худенькую девушку с напитавшимися водой медными волосами, бледную, как утопленница, но еще живую. Ее перенесли на телегу, стали растирать, пока вода не вылилась из ее рта и носа, и девушка не задышала. "Гоганни, - сразу признали в ней старшие, - Как только тут в воде оказалась - не было же ее? Да и вообще в городе... "
Девушку укутали в теплую овчину, и колченогий Ферд даже попробовал влить ей в рот глоток своей тинты, которой с ним расплачивались прачки. Одна сердобольная вдова, что жила одна в маленьком доме на окраине поселения, согласилась взять девушку к себе, пока не выздоровеет или своим гоганским богам душу не отдаст. Место все равно есть, не бросать же живое существо здесь...

Воздуха не хватало. Грудь из нутри жгло, словно огнем. Мэллит инстинктивно вдохнула, глотая воду. В глазах потемнело и девушка потеряла сознание. Она уже не чувствовала. как ее вытащили на берег, не слышала причитаний деревенских кумушек, побросавших белье и сбежавшихся посмотреть на утопшую.
Сколько она пробыла без сознания, Мэллит не взялась бы сказать даже после пережитого. Говорят, что когда умираешь, тебя встречает девушка с красивыми пронзительно-синими глазами. но она ни кого не видела.
пробуждение было резким. По ушам резануло громкими звуками. Тело выгнулось, выталкивая из себя речную воду. Мэллит закашлялась, открывая глаза и моргая от яркого света.
Кто-то заботливо укрыл чем-то теплым, а к губам настойчиво приставили флягу. Не сопротивляясь гогани сделала глоток. Содержимое фляги обожгло горло и девушка снова закашлялась. На глаза навернулись слезы, но за то внутри в желудке появился крошечный огонек тепла, растекающийся по телу.
Меллит трясло в лихорадке. Девушка куталась в шкуру и ни как не могла согреться. Мокрая сорочка неприятно липла к телу, не давая тепла. Открывать глаза было больно. Точно так же, как говорить или дышать. Голова кружилась. Прошептав что-то неразборчивое, гогани упала на телегу, снова теряя сознание и переставая воспринимать окружающий мир.

Кумушки, вдоволь поохав над гоганни, которую завернули в теплую овчину до самого носа, разошлись, чтобы закончить стирку. Теперь у них была новая, свеженькая тема для пересудов. Вдова, скрюченная, почти горбатая тетка, забралась на телегу и села там рядом с девушкой. Ферд хлестнул кобылку, и телега, скрипя колесами, повезла спасенную Мэллит к лачуге вдовы.
Дом ее был небольшим, таким же скособоченным, как и она сама. Видно было, что чинить и поправлять тут некому, давно нет в доме мужской руки. Вдова расплатилась с возчиком еще одной бутылкой тинты, да краюхой свежего хлеба, который с вечера доходил в печке. Дядька Ферд перетащил в лачугу кули с ее постиранным бельем, а потом они вместе перенесли девушку на подготовленное вдовой место, возле печи, где потеплее. Вдова тут же подбросила дров в тлеющие угли, чтобы разгорелись, зачерпнула из котла теплой воды, выпила сама, чтобы согреться, и попробовала напоить гоганни, приподнимая ей голову и с любопытством разглядывая ее лицо, теперь уже намного внимательнее, чем удалось на берегу Данара.

Всю дорогу до дома гогани не приходила в сознание. Она лежала на поскрипывающей от старости телеге, закутанная в теплые шкуры, слишком бледная, чтобы давать надежду на выздоровление, и едва дышала. Попытки выбраться из воды и предшествующие этому моменту события отняли слишком много сил, восстановить которые самостоятельно и быстро Мэллит не могла.
Очнулась "утопленница только в доме. Накрытой той же, а может быть другой, овечьей шкурой, возле теплого очага, Мэллит стало жарко. Хотя, возможно, это всего лишь проявилась начавшаяся лихорадка. Во всяком случае, гогани открыла глаза, не осознавая где она находится и что происходит вокруг.
- Альдо... - пересохшие от начинающего жара губы слушались с трудом. Говорить тоже было больно, поэтому этот тихий шепот почти сразу оборвался.
Девушка чувствовала себя очень плохо. Комната кружилась перед глазами. Мэллит попыталась приподняться, чтобы оглядеться вокруг. Последнее, что она помнила, это плечо Любимого, а, потом обжигающе-холодную воду. Так может быть Принц тоже где-то здесь только не слышит ее.
- Первородный... - еще раз позвала она. Руки дрожали, с трудом удерживая внезапно потяжелевшее тело. - Первородный...

Девушка открыла глаза, но ее взгляд был невидящим. Глоток питья она кое-как сделала, вряд ли осознавая это. Ну, немудрено, в одной рубашке окунуться в такую студеную реку, да еще и нахлебаться ледяной воды... Теперь уж конечно будет лихорадить. А вот выживет, или нет, это одному Создателю известно. Так думала про себя вдова, слушая начинающийся бред девушки. Надо сказать, что слушала она его с интересом. Кто такой Первородный, вдова не знала, а вот имя Альдо было не гоганское. Воображение вдовы уже нарисовало картину, как некий дурной человек по имени Альдо попользовал бедную гоганни, увел ее от своих, а потом и вышвырнул в одной рубахе прямо по первому морозцу... Однако, выводы пока было делать рано. Оставалось ждать, выживет ли девушка. Лекаря для нее звать вдова не могла, нечем было платить, а сама только соорудила заметавшейся в жару девушке компресс на лоб, и занялась своими делами по хозяйству. Если Создатель приберет бедняжку к рукам за ночь, то ничего не поделаешь, а если ей посчастливиться выжить, то может и расскажет потом вдове о своем Альдо Первородном, если только он ей в бреду не привиделся. Старая тетка все же надеялась, что не привиделся, уж очень она была любопытна до всяких любовных историй и сплетен.

Глоток горячей воды. который успела в нее влить хозяйка, не спас положения. То есть ситуация, конечно, коренным образом переменилась. Девушке мгновенно стало жарко. Руки окончательно ослабли, и девушка упала обратно на лежанку. Жар только усиливался. Теперь девушка окончательно перестала что-либо соображать. Только тяжело дышала, да тряслась в ознобе. Прохладный компресс, несколько облегчил ситуацию, но помог не слишком сильно.
Мэллит металась в бреду. В горячке девушке казалось, что она падает куда-то в пропасть, а черные, жуткие лапы тянутся к ней, пытаясь забрать самое дорогое. То, что принадлежит им по праву. Девушка кричала, звала на помощь, но вместо крика из груди вырывался только хрип. Самым ужасным, оказывалось то, что ей не удавалось пошевелиться.
- Не трогайте... не трогайте меня... нет... - едва шевеля губами выдохнула она и зашлась кашлем так, что компресс, недавно поправленный заботливой рукой старой тетушки, слетел со лба.
Лапы на мгновение отступили, но за то вместо них появились крысиные морды.
"Мое! Мое!", - скалясь, шипели они, выставляя на показ острые белые зубки.
Мэллит в ужасе сжалась, закрываясь от видений и попыталась оттолкнуть от себя тяжелую овечью шкуру.

Тетка вернулась к гоганни и склонилась над ней.
- Ну что ты, милая, - пыталась она уложить обратно горячее мечущееся тело девушки.
Та сильно закашлялась, и вдова покачала головой. Такая слабенькая, тощая, в чем только душа держится... Когда горячка, оно всегда так, тут ничего не поделать. Помечется несколько дней, а там будет видно, или Создателю душу отдаст, или пойдет на поправку. Вдова снова намочила тряпочку, чтобы приложить девушке ко лбу, да стала гладить ее по медным волосам, вслушиваясь в ее шептание.

"Мое..."
Мэллит задыхалась. Что-то тяжелое давило на грудь, мешая сделать вдох. Крысиные морды шли безумным хороводом, повторяя одно и то же. "Мое... Наша... Отдай..."
Девушка пыталась закричать, но то, что не давало вдохнуть, густым облаком накрывало лицо, заползая в рот. крика не получалось. Только хрипение. Внезапно. хоровод крыс отступил. Так же неожиданно, как и появился.
- Не трогайте... пустите... Альдо... Я скоро приду... - обрывочные слова шепотом срывались с губ, не давая возможности понять полную картину ее сна, а там один кошмар менялся на другой.
Прохладный компресс снова коснулся головы, слегка снимая жар. Лежащая без сознания девушка успокоилась и тяжело, с хрипом вдохнула. Мягкие пальцы вдовы перебирали волосы, а ей, во сне, казалось, что это ветер. Тихий, спокойный, даже добрый.
Мэллит шла по лесу, ежесекундно оборачиваясь. Ее трясло от ужаса, или озноба. Где-то глухо гудел колокол. Секунда. и девушка уже бежит на его зов.
- Первородный...
Откуда-то она знала. Альдо. Ее любимый там. Там где били в этот странный набат. И она нужна ему.
Гогани дернулась, пытаясь вырваться из рук вдовы.
Ветки цеплялись за плечи. царапали руки. Не давали идти, но Мэллит бежала вперед расцарапывая открытое тело.
- Подожди... недостойная рядом... Ей только...
Шепот оборвался криком и девушка подскочила на кровати, открывая глаза и вздрагивая всем телом. По щекам "утопленницы" катились слезы.

- Тихо, тихо, милая, - стала говорить вдова, когда девушка внезапно подскочила на лежанке и чуть не свалилась с нее. Она обняла ее за плечи и стала уговаривать лечь обратно.
"Вот, не было у бабы клопоту," - подумала тетка про себя, вроде как, недовольно, а на самом деле, сама уже сгорала от любопытства не меньше, чем Мэллит от жара. Что же это за Альдо такой, да еще и Первородный. Теперь уже вдвойне ей не хотелось, чтобы гоганни отправилась за ночь к праотцам, не только из жалости, но и из-за любопытства. Вот ведь, помрет девчонка если, так и не узнать будет ничего!

Мэллит еще раз дернулась, пытаясь подняться, пока слова хозяйки медленно доходили до ее, затуманенного болезнью, сознания. Тепло и ощутимая физически нежность, исходящая от хозяйки убедили гогани, что она в безопасности. взгляд девушки стал осмысленным и она, пусть и с некоторым трудом, от слабости, но вновь натянула на себя овечью шкуру.
- Первородный, он здесь? Он рядом? - девушка дрожала от озноба, но ее речь была вполне внятной. Она оглядывалась по сторонам, пытаясь рассмотреть комнату. - Принц будет сердиться на Недостойную.. Она его задерживает... - на то, чтобы окончить фразу, воздуха не хватило. Легкие снова свело кашлем так, что сидевшая на лежанке девушка буквально сложилась пополам.
Прокашлявшись, Мэллит коснулась кончиками пальцев груди, стараясь отдышаться и немного унять боль.
- Недостойная должна встать... - казалось, что девушка сейчас скорее уговаривает себя, чем сообщает информацию хозяйке дома.

- Нет, нету тут никого, - скоро заговорила тетка, уговаривая Мэллит лечь назад, - Никакого тут нет Альдо, и отродясь не бывало. Что ты, милая... Ты не боись, - уговаривала она ее, как малое дитя, - Он потом найдется. Обязательно! А пока полежать и поспать тебе надо. Сама подумай - разве хворая ты ему нужна? - приговаривала вдова, поглаживая Мэллит по голове. - Разве кто на хворой женится? Значит, надо дождаться, пока хворь уйдет, тогда и вставать, а пока отдохнуть, ты лежи, лежи... Ты потом встанешь, когда поспишь. Утром. Вот я печку растоплю, да молочка вскипячу тебе и ему... А если Альдо твой раньше придет, так я тебя разбужу, не сомневайся...
Так вдова заговаривала девушку, а сама думала: "Надо же, принц! вот насочиняла себе девка, напридумывала! А может и обманул ее кто, по ней же видать - святая простота..."